Дурман-звезда - Страница 5

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Подали трап, и пассажиры двинулись к выходу. Барышня, коловшая нас недавно иголкой, что-то втолковывала купцу. Тот снисходительно, но вполне благожелательно слушал. Ну, что ж, похоже, дамочке повезло. Она путешествует третьим классом, и в обычных обстоятельствах не имела бы ни единого шанса свести знакомство с таким респектабельным господином. Но, когда плачет солнце, случаются невероятные вещи. Не знаю, какие тайны грядущего барышня хотела прочесть в узорах на полотне, но гадание явно пошло ей впрок.

Старая опекунша с телохранителем провели малышку к ступенькам, заслоняя от посторонних взглядов. Я посмотрел им вслед. Любопытно, увидимся ли мы снова? Вернусь ли я вообще на корабль?

Живи…

Что ж, поглядим, что нам предложит славный городок Белый Стан. Я, кстати, бывал здесь проездом лет пять назад — в середине цикла — но ярких впечатлений не сохранилось. Ну, разве что, два придурка с кривыми саблями пробовали снести мне башку, но это так, рутина. Обязательная программа. Гораздо сложнее мне вспомнить город, где обошлось без таких попыток. Жизнь я прожил долгую и насыщенную.

Излишне долгую.

Слышишь, солнце?

Возницы, ошалевшие от неожиданного наплыва клиентов, наперегонки подлетали к борту. Гвалт стоял невообразимый, возле трапа было не протолкнуться. Пыль навязчиво лезла в ноздри. Я кое-как продрался через толпу, отмахнулся от очередного извозчика («Куда желаете, господин? Гривенник, домчу мигом…»). Едва не вляпался в свежий лошадиный помет. Притормозил, пропуская упряжку из двух волов — они тянули циклопическую телегу: груз был укрыт дерюгой, а рядом шагала четверка стражников, напряженно зыркая во все стороны. Надо же, какие серьезные — можно подумать, живую руду везут. Хотя, кто их знает.

Я шел практически налегке. Саквояж оставил в каюте — все равно там не было ничего по-настоящему ценного, а меня терзало предчувствие, что лишнее барахло в этом вечер мне будет только мешать. Двигался пока что без всякой цели. Если мне суждено во что-то ввязаться, то это произойдет независимо от моего желания. Я давно уже не восторженный юноша, чтобы рассуждать о свободе выбора. Кто-то сочтет это пессимизмом, а по-моему, жить так намного проще.

Выбрался на рыночную площадь и огляделся. Здесь галдели еще сильнее, чем у причала. Все поминутно смотрели в небо и что-то доказывали друг другу, экспрессивно размахивая руками. Многие торговцы уже закрывали лавки. Другие, наоборот, бросались ко всем, проходящим мимо, надеясь что-нибудь продать напоследок. Один торгаш — неопрятный толстяк в расписном халате — даже осмелился схватить меня за рукав. Я молча двинул ему под дых, а когда он согнулся, добавил коленом в морду. Этим и ограничился, даже руку не стал ломать — только выкрутил для острастки. Я же не зверь и хорошо понимаю, что люди сейчас слегка не в себе.

Толстяк скулил, елозя передо мной по земле, а его соседи старательно отводили глаза. Я брезгливо вытер ладонь о штанину, развернулся и пошел дальше. Сквозь общую какофонию прорывались обрывки случайных фраз и выкрики зазывал:

— …плачет, и что? Теперь бесплатно отдать?

— …говорю ему — часов пять еще, чего ты мечешься? Нет, отвечает, так оно, мол, надежнее. И тащит свой сундук, раскорячился…

— …шелк, живой шелк! Платки, косынки! Недорого!..

— …не будет бунта, уважаемый. Не будет, точно вам говорю. Ну, зарежут пяток солдатиков — так, вроде, не в первый раз…

— …да вон же шестое! Слева!..

— …не помрет он теперь. Фиалковым цветом отпоим, вытянем…

— …ватрушки сладкие, лепешки медовые…

— …задом жирным трясет и лыбится, корова беззубая. Думает, наверно, ночь просидит, так первой красавицей обернется…

— … в хлам. Как увидел, так прямо сразу и начал…

— …кровища полотенце прожгла. Не веришь?..

— …Ястребы, ха! Воронье помойное…

— …истинно говорю вам! Светозарное, ясноликое! Смоют все скверну чистые слезы! Те же, кто грешен, полягут в корчах и взвоют люто!..

Услышав последнюю сентенцию, я скривился. Глянул в ту сторону — так и есть. Храмовый жрец сидел на пучке соломы в закутке между двумя торговыми лавками. Ну, то есть, бывший жрец, конечно. Из тех, что к старости окончательно выжили из ума и бродят теперь по улицам, развлекая прохожих дикими воплями. Его желто-белое одеяние было изгваздано просто до изумления — потеки грязи, маслянистые пятна и ошметки навоза, словно старика держали в хлеву. Облезлая лысина почернела от солнца, зато имелась косматая бородища с налипшими крошками и засохшими следами блевотины.

Юродивый вертел головой, тараща мутные бельма. Он был слеп. Собственно, все они слепнут с годами. А чего еще ожидать, если ты ежедневно, по несколько часов кряду пялишься на солнечный диск? Я, честно говоря, вообще удивляюсь, что эти, без сомнения, достойные люди так долго сохраняют рассудок. Лично я бы свихнулся намного раньше.

Вокруг жреца собрались зеваки. Вряд ли в другие дни он имел такую аудиторию, но когда плачет небо, все воспринимается по-иному. Люди слушали молча. Кто-то хмурился, кто-то недоверчиво хмыкал — только два пацана беззвучно давились смехом, разглядывая провидца в навозе.

Неожиданно старик замолчал и начал приподниматься, держась за стенку. Вытянул вперед костлявую руку и гаркнул:

— Ты!

Надо ли говорить, что грязный палец указывал точно мне в переносицу. Я вздохнул и хотел уже пройти мимо, но юродивый торопливо закаркал, словно понял мое намерение:

— Да, да, ты, пришедший из тени! Мерзкий огрызок, голем, лишенный души! Я слеп, но чую тебя — того, кто живет под солнцем, не зная света! Ты явился, но время твое уже истекает!