Дурман-звезда - Страница 3

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Та, похоже, только этого и ждала. Вытащила из ридикюля иголку и вопросительно оглянулась на капитана. Ну да, он тут главный — с кого же еще начать? Капитан вздохнул и протянул руку. Барышня быстро (чувствовалась сноровка) уколола ему указательный палец. Купец подставил чашу, и капля крови упала внутрь.

Кровь собрали у всех матросов и прочих членов команды, даже к рулевому сходили. Взялись за пассажиров. Когда очередь дошла до меня, я поколебался секунду — как бы не вышло хуже. Знали бы они, кому собираются делать кровопускание, разбежались бы, наверное, с воплями. А те, кто посмелей, попытались бы сунуть меч между ребер. Но отказ от участия будет выглядеть подозрительно, а я не хочу привлекать внимание. И вообще, это будет даже забавно…

Я позволил сделать укол. На дне чаши к тому моменту уже скопилась красная лужица. Приняв мою каплю, она всколыхнулась и, вроде бы, слегка зашипела. Но никто, кроме меня, не присматривался — всем уже не терпелось начать гадание.

На очереди была старая опекунша. Я, правда, засомневался, можно ли из этой иссохшей мумии выдавить хоть капельку жидкости, но, вроде бы, получилось. Барышня с иголкой вежливо кивнула старухе и присела перед малышкой. Проворковала:

— Не бойтесь, юная леди, это как комарик укусит.

Та храбро выставила ладошку, и последняя порция крови попала в чашу. Купец снова сложил вместе два полушария. Огляделся и спросил:

— Все готовы?

— Начинайте, — пробурчал капитан и бросил взгляд на часы.

Сейчас все столпились у надстройки на палубе — это сооружение защищало от ветра. Купец держал шар двумя руками над простыней и сосредоточенно хмурился. Бойкая барышня нервно теребила свой шарфик. Белокурая малышка восторженно замерла, распахнув глазищи, а ее опекунша недовольно кривилась — очевидно, из-за того, что ритуал совершается в компании немытых простолюдинов. Что делать — никто не может предвидеть, где и с кем его застигнет судьба, когда солнце уронит первые слезы.

— Свет и прах, — произнес купец.

Лиловые нити, вживленные в шар, замерцали и начали шевелиться. Они отлеплялись от гладкой поверхности и чутко подрагивали — это было похоже на тончайшие щупальца. Или на водоросли, что колышутся в спокойной воде.

— Прах и кровь.

Теперь казалось, что вокруг шара клубится подсвеченная лиловая пыль. Частички ее прилипали к нитям, и те утолщались, становились длиннее. Облачко пыли густело и раздувалось. «Щупальца» задвигались быстрее и резче, словно шар торопился собрать как можно больше лиловой взвеси.

Краем глаза я увидел, что паруса на мачтах обвисли — ветер стих, как будто боялся помешать ритуалу. Вокруг стояла мертвая тишина.

— Кровь и свет!

Резким движением купец разъял половинки шара, и в воздухе остался висеть темно-красный сгусток. Он не упал на пол, а нехотя, очень медленно опускался и при этом увеличивался в размерах, впитывая пыльцу и постепенно меняя цвет.

Потом снижение прекратилось. Раздутая пурпурная капля, словно в сомнениях, застыла над простыней. Народ затаил дыхание, ожидая, что кровь вот-вот сорвется на полотно; все были уже готовы читать узоры, которые там возникнут.

Но, вместо этого, сгусток пополз наверх.

В толпе испуганно вскрикнули.

Пульсирующий клубок поднялся над нашими головами. Люди следили за ним, заслоняясь ладонями от слепящего солнца.

Несколько секунд ничего не происходило, а потом вдруг ветер, опомнившись, оглушительно взвыл и швырнул сгусток крови на белый парус.

Клякса на парусине начала расползаться; лучи ее изламывались и пересекались друг с другом. И стало понятно, что пурпурные разводы складываются в буквы. На светлом полотнище было начертано единственное слово: ЖИВИ.

2

Горячий ветер моментально высушил кровь; кляксы потемнели и утратили яркость. Спустя минуту они выглядели уже застарелыми, как будто появились задолго до начала нашего рейса. Было тихо; люди застыли, пытаясь прийти в себя. Матрос, стоящий рядом со мной, прижимал ладонь к шее между грудиной и кадыком — рефлекторный жест в попытке уберечь душу. Он неотрывно смотрел на парус и шевелил губами — кажется, читал про себя «Огонь милосердный».

Первой не выдержала бойкая барышня.

— Живи? — прочла она вслух с недоумением в голосе. — Господа, но что это должно означать?

Все, наконец, встряхнулись и начали переглядываться, словно это реплика сняла колдовское оцепенение.

— Я полагаю, — купец задумчиво потер подбородок, — что послание адресовано кому-то из нас. Одному, конкретному человеку. И будет понятно только ему.

— Кому именно?

— Не знаю. Но вряд ли он — или она — заявит об этом во всеуслышание.

«А дядя, судя по всему, не дурак», — подумал я с интересом. Я-то как раз догадываюсь, к кому обращен призыв — присутствие моей крови в гадальном шаре не могло пройти без последствий. Но содержание мне, если честно, не очень нравится. Живи… То есть, уходить мне нельзя, а значит — еще, как минимум, один цикл? Ох, как не хочется, кто бы знал… Устал я уже — сил нет. Могу и сорваться. Тьма, ну вот кто тянул за язык эту балаболку? Гадание ей подавай… Летели бы спокойно, сели бы в Белом Стане… Зашел бы напоследок в кабак — сегодня хозяева все лучшее выставят… В общем, нашел бы, чем заняться до вечера… А дальше… Да уж, дальше не самая приятная часть…

Или, может, я неправильно толкую послание? Да нет, пожалуй, все очевидно — ничего другого в голову не приходит.

— Но как же так?.. — барышня чуть не плакала от обиды. — Мы же все гадали, это нечестно! И вообще, почему вдруг буквы? Никогда ведь такого не было! Господа, ну скажите же, не молчите!